Развал Империи. Русский Верден, или Ковельская мясорубка.

Российская империя осенью 1917-го рухнула стремительно, внезапно, и с катастрофическими последствиями. Столь быстрый развал не мог предугадать практически никто, равно как и то, каким образом он на десятилетия изменит всё мироустройство.

Казалось бы, всего годом ранее Русская армия успешно наступала и громила австро-германцев в ходе Брусиловского прорыва, а теперь солдаты армии-победительницы разбегаются по тылам, поднимают на штыки командиров, и устанавливают диктатуру пролетариата.

Как правило, не вникая в суть происходивших трагических событий, в развале принято винить большевиков, захвативших власть в октябре 1917-го, и заключивших “похабный” Брестский мир.  Но если откинуть эмоции и категоричные оценки, то основной претензией к Брестскому миру является относительно скорое падение Германии (правда, почти спустя год) после его заключения, и, таким образом, лишения России законных плодов победы в казалось бы уже выигранной войне.

В данном случае все откровенно зацикливаются именно на факте поражения Германии, особо не акцентируя своё внимание на её состоянии на момент заключения перемирия (а оно действительно интересно, и требует разбора). Но что удивительно, практически никого не интересует, а что же в это время творилось с русской армией? В каком виде она подошла от успехов Брусиловского прорыва 1916-го года до «Позорного мира» 1917-го? И был ли, собственно, шанс если не выиграть наступлением, то хотя бы «досидеть» в окопах до победы в Первой мировой войне?Начать хотелось бы со следующего: наиболее здравомыслящие и умеренные критики большевиков всё же признают, что к концу 1917-го года русская армия подошла в чрезвычайно плачевном состоянии. Но вину за это, как правило, возлагают на большевиков (в этом месте либералы-монархисты могут начинать кричать про немецких шпионов).

В истории же Первой мировой войны существует некоторый пробел, и длится он почти 8 (прописью: восемь!) месяцев, с июля 1916-го по февраль 1917-го, и именно в этот период уложились многие судьбоносные для события, надломившие хребет и царской России, и её армии, и заложившие мину замедленного действия, рванувшую в 1917-м.

В массовой истории, для обывателя, либо просто интересующегося историей, но не вникающего в неё досконально человека, события подаются в изрядно усечённом виде. Сперва обычно следует рассказ про блестящий Брусиловский прорыв, а затем внезапно рассказ съезжает на Февральскую революцию. О том, что же уместилось в более чем полгода тяжёлой окопной войны, говорится откровенно мало.

Подобный подход создаёт первую преграду на пути формирования объективной оценки происходивших событий – в памяти остаётся успешный Прорыв, а затем, из-за столь значительного куска, вырванного из истории, возникает когнитивный диссонанс. Казалось бы, только что армия успешно наступала и громила врага, а теперь бунтует и разбегается по тылам. Кто же в этом виноват? Не могло же так само по себе случиться! Именно по этой причине становится очень просто психологически принять обвинения в развале армии большевиков, которых выставляют натуральными демонами в человеческом обличье, ведь они, получается, победоносную армию смогли развалить за столь короткий промежуток времени.

На самом деле же, ещё не касаясь роли большевиков в развале армии, нам с Вами следует пристально посмотреть именно на эти восемь месяцев, прошедшие с момента начала легендарного Брусиловского прорыва, и закончившиеся Февральской революцией.

Русский Верден.
Название французской крепости уже в ходе войны стало нарицательным. “Верденом” стали называть кровопролитнейшие сражения на истощение безо всякого видимого результата. Бои за “избушку лесника” или “сражение за семафор”, с огромными массами артиллерии, перепаханной в лунный ландшафт землёй, и бесконечными линиями колючей проволоки и, разумеется, чудовищными потерями ради продвижения на 500 метров за месяц. Свой “Верден” имелся у каждой из воюющих сторон: помимо немцев и французов, англичане получили мясорубку на Сомме, итальянцы с австрийцами 12 обоюдных наступлений на реке Изонцо, русскую же армию постигло проклятие Ковеля и стоходских болот, в которых очень быстро увяз столь успешно начавшийся Брусиловский прорыв.

Собственно успех Брусиловского прорыва в популярной истории несколько преувеличен. От целостной операции был, скажем так, оторван наиболее успешный кусок, непосредственно прорыва и преследования, а остальное исключено.

В частности, редко говорится о том, что главным направлением в летнем наступлении являлось Западное, а Юго-Западный фронт, в свою очередь, наносил лишь вспомогательный удар, без конкретных стратегических целей. Более того, самое успешное наступление самого Юго-Западного фронта также было на второстепенном направлении, основные же усилия большую часть времени прикладывались в совершенно другой точке фронта (о чём ниже).

Если же отрешиться от успехов на вспомогательном направлении во время вспомогательного наступления Юго-Западного фронта, которое неожиданно для всех обернулось крушением фронта австрийского, то перед нами предстанет впечатляющая своим трагизмом картина.

С первых чисел июня по октябрь месяц развернулась огромная позиционная мясорубка на линии Ковель – Барановичи.

19-25 июня началось генеральное наступление Западного фронта (помогать которому и должен был фронт Юго-Западный) атаками 4-й армии Рогозы.

Итогом шестидневных боёв на Барановичском направлении стали 30 тыс. убитых, 47 тыс. раненых и 2 тыс. пленных. Враг, в свою очередь, потерял 8, 13 и 4 тыс. соответственно. 30 тысяч убитых менее чем за неделю. По 5 тысяч в день. Почти 13 тысяч человек общих потерь в день,– воистину, темп перемалывания, достойный мясорубки. Продвижение вперёд составило не более 500 метров.

Небезынтересно будет сравнить эти потери одной (!) армии в наступлении с потерями, понесёнными РККА при штурме Зееловских высот. В первый день потери убитыми составили 1128 человек, 1403 во второй и, наконец, всего 548 в третий; потери эти распределены между девятью (!) армиями. Не лишним будет напомнить, что штурм Зееловских высот упорно называют кровавым, а Жукова мясником. Вопрос риторический: если Жуков с такими потерями мясник, то кем же тогда являлись Рогоза, Эверт, Безобразов и Брусилов?

25-го же, в момент последних бесплодных атак 4-й армии, войска 3-й и 8-й армий Юго-Западного фронта, после месяца упорных боёв на Ковельском направлении, уже стоивших русским больших жертв, вышли к берегам реки Стоход, чья болотистая пойма на ближайшие несколько месяцев станет огромной братской могилой.

От череды позиционных сражений Первой мировой на Западном фронте бои на Стоходе отличало кардинальная разница в потерях у атакующих и обороняющихся. Если в Верденских наступлениях за полгода немцы потеряли около 500 тысяч человек при 350 тысячах французских потерь, то в ходе Ковельской мясорубки потери русских многократно превысили потери оборонявшихся австро-германцев, позволив последним сполна отыграться за разгром австро-венгерских армий в мае месяце.

После выхода к болотистой долине реки Стоход и благополучного захвата на ряде участков плацдармов на другом берегу, наступил первый кризис наступления. Несмотря на все усилия, в ходе многодневных боёв плацдармы так и не удалось ни соединить в один, ни хотя бы расширить, а в конечном итоге, под огнём немецкой тяжёлой артиллерии, плацдармы и вовсе были ликвидированы. Попытки вторично форсировать реку лишь увеличивали и без того немалые потери.

Чтобы переломить ситуацию с целью дальнейшего наступления на Ковель фронту был передан резерв – гвардейские корпуса генерала Безобразова. Помогать им с флангов должны были 3-я и 8-я армии. Из всех возможных вариантов наступления был выбран наихудших – фронтальное давление по открытой местности через заболоченную долину Стохода.

15-го июля началось наступление гвардейской Особой армии. Успешно начавшись в первый день занятием всех трёх линий обороны противника и взятием 20 тыс. пленных, наступление закончилось оно уже 17-го, с огромными потерями для наступавших. 26-28 июля гвардия снова попыталась прорваться через болота Стохода, и снова безрезультатно. За две попытки в 6 дней потери составили 48 813 человек. Гвардия, опора монархии, в этих боях была, по сути, уничтожена. Потери были столь велики, особенно среди офицеров, что пришлось переводить в пехоту офицеров из кавалерийских частей.

Продвижение вперёд ограничилось взятием небольшой деревушки Трыстень.

Преследование австрийцев и отражение постоянных контратак немцев тоже давались очень большой ценой – всего за один только июль Юго-Западный фронт потерял 312 тысяч человек.

Август-сентябрь прошли в упорных встречных боях со всё более усиливающимися австро-германцами, с неизменным пополнением списка потерь русской армии. Позиционные бойни «за избушку лесника» стали нормой.

С 19 по 22 сентября состоялось очередное крупное наступление на Ковель с известным исходом. Последний штурм Ковельского укрепрайона был проведён с 25 сентября по 3 октября.

Ковельская мясорубка, продолжавшаяся непрерывно с конца мая по октябрь, постоянно высасывала силы русской армии, не говоря уже об отдельных всплесках крупных наступлений, потери в которых были просто катастрофическими.

Итогом Брусиловского прорыва, при полноценном его рассмотрении, не выделяя период ярких успехов мая-июня, являлось очевидное истощение сил, и в первую очередь моральных. Непрерывная долбёжка о рубеж Стохода и Ковельский укрепрайон полностью вымотала войска, разуверила их в положительном исходе войны. Убедила в бессмысленности наступлений, усугубила недоверие к командирам. Развёрнутая в 1915-м с целью снять с себя ответственность за провалы кампания шпиономании начала словно бумеранг возвращаться к тем, кто её развязал, к командованию. В войсках укоренилось мнение о генералах и офицерах как о «немецких шпионах», которые «специально русского мужика на убой ведут». Буквально через полгода эти настроения, ещё более подогретые пропагандой Временного правительства, приведут к линчеванию офицеров и полному неподчинению.

Потери действительно оказались огромны: к 1-му октября Юго-Западный фронт недосчитался 1 300 000 человек от списочной численности. По оценкам, приводимым генералом. Нелиповичем, Юго-Западный фронт потерял с 22 мая по 14 октября 1 650 000 человек, из которых 203 тыс. убитыми и 152 500 пленными.

Аналогичное по своим кровавым итогам “наступление Нивеля” на Западном фронте в 1917-м году закончилось массовыми бунтами среди солдат, и лишь крайне жестокое подавление недовольства вернуло армии боеспособность. Наивно было бы ожидать, что стольк большие потери русской армии пройдут бесследно, тем более что масштабных репрессий проводить не осмелился ни царь, ни тем более Временное правительство.

По всему фронту войска пришли в уныние, совершенно позабыв воодушевление мая месяца, и в таком состоянии армии ещё предстояло пережить в окопах тяжелейшую зиму.

Стратегически же прорыв выродился в очередной позиционный тупик – Западный фронт и правое крыло Юго-Западного фронта разбились в кровь о Ковельский рубеж, левое же крыло безнадёжно увязло в Румынии. Северный фронт провёл столь же безуспешную операцию, и так же замер в разлагающем бездействии.

Подвести итог вышеописанному хочется документом, который мне кажется чрезвычайно интересным. Это «Выдержки из протокола совещания главнокомандующих в Ставке 17-18 декабря 1916 года», в частности, такие слова:

Генерал Рузский. Рига и Двинск – несчастье Северного фронта, особенно Рига. Это два распропагандированных гнезда.

Генерал Брусилов. Действительно, 7-й Сибирский корпус прибыл из Рижского района совершенно распропагандированным, люди отказывались идти в атаку; были случаи возмущения, одного ротного командира подняли на штыки, пришлось принять крутые меры, расстрелять несколько человек, переменить начальствующих лиц, и теперь корпус приводится в порядок.

Войска «совершенно распропагандированы». Но кем? Большевиками? Их на политической карте России на тот момент практически нет. Они пренебрежимо малы относительно других политических сил страны. До Февраля ещё два месяца, а все симптомы будущего разложения уже налицо – отказ ходить в атаку, самосуд над офицерами (пока только ротный командир, вскоре пойдут уже полковники и генералы). Но дисциплинарные меры пока ещё имеют воздействие. Но чуть ли не первое, что предпримет Временное правительство – это фактически отмену дисциплины в армии.

Сам Февральский переворот хотелось бы оставить за скобками, и сосредоточиться на метаморфозах, происходивших в армии под его влиянием. Во второй же части статьи рассмотрим состояние армии непосредственно после Февраля.

С этой целью хочу процитировать чрезвычайно интересный документ, ярко описывающий проблемы русских войск в начале марта 1917-го года в Первую мировую войну, буквально через две недели после свержения Николая 2-го и создания Временного правительства.


Письмо вр.и.д. главнокомандующего генерала Алексеева военному министру Гучкову от 12 марта 1917 года. 
Секретно, в собственные руки


Милостивый государь Александр Иванович!


Ваше письмо от 9 марта № 33 1 принял к сведению. В свою очередь должен ознакомить вас, что материальное состояние действующих армий ухудшается тем, что в январе настоящего года начата, вопреки мнению моему, высказанному из Севастополя, обширная организационная реформа: обращение всех пехотных полков в трехбаталионный состав и формирование новых 60 пехотных дивизий за счет ныне существующих. Приостановленный прилив укомплектований и конского состава повел к тому, что большая часть дивизий и старых, и новых – встречает наиболее важный весенний период в некомплекте и с расстроенными обозами. Не приходится говорить о том, что все новые формирования пехотных частей без артиллерии ведут к тому, что количество орудий, приходящихся на 1000 бойцов, у нас постепенно понижается, тогда как у нашего противника оно возрастает. Количество пулеметов, особенно в новых дивизиях, едва ли удастся довести до 8 на полк и то без соответствующего обоза, а теперь, по-видимому, мы не будем получать и установленного числа винтовок, вследствие чего часть людей, особенно на Румынском фронте, останется невооруженной, не говоря о том, что в запасе на случай неизбежных утрат в боях у нас совершенно не будет винтовок, и мы возвратимся, быть может, к безвыходному тяжелому положению 1915 года.


Моральное состояние армии недостаточно определилось, вследствие всего пережитого и не усвоенного еще умами офицеров и солдат, равно вследствие проникающей в ряды пропаганды идей, нарушающих установившийся веками военный порядок. Бог даст, армия переживет острый кризис более или менее благополучно, но нужно предусматривать возможность и понижения боеспособности армии, хотя бы и временной. Это в общем ходе событий явится наиболее опасным моментом для России. Хорошо осведомленный противник, конечно, учтя это обстоятельство, и постарается использовать наш период слабости для нанесения решительного удара. Неизвестно, кого обвинит тогда в поражении общее мнение армии.


Что касается до “намечаемых мною, совместно с союзными нам армиями, оперативных планов”, то об этом в данную минуту говорить уже поздно, ибо решения были приняты на конференции в
Шантильи 15 и 16 ноября 1916 года и на конференции в Петрограде в феврале 1917 года. Мы приняли на этих конференциях известные обязательства, и теперь дело сводится к тому, чтобы с меньшей потерей нашего достоинства перед союзниками или отсрочить принятые обязательства, или совсем уклониться от исполнения их.


Обязательства эти сводятся к следующему положению: русские армии обязуются не позже, как через три недели после начала наступления союзников, решительно атаковать противника. Уже пришлось сообщить, что вследствие организационных работ, расстройства транспорта и запасов, мы можем начать активные действия не ранее первых чисел мая.


Данные вашего письма говорят, что и этого измененного обязательства мы исполнить не можем. Без укомплектований начинать какую бы то ни было операцию обширного размера немыслимо. Придется высказать союзникам, что ранее июля они не могут на нас рассчитывать, объяснив то теми или другими благовидными предлогами.


Я это сделаю, но не могу взять на себя ответственности за те последствия, которые повлечет наше уклонение от выполнения принятых на себя обязательств. Мы находимся в столь большой зависимости от союзников, в материальном и денежном отношении, что отказ союзников от помощи поставит нас в еще более тяжелое положение, чем мы находимся ныне. Соответствующее соглашение, думаю, должно составить заботу Временного Правительства.


Таким образом, сила обстоятельств приводит нас к выводу, что в ближайшие 4 месяца наши армии должны были бы сидеть покойно, не предпринимая решительной, широкого масштаба, операции.


Но на войне приходится считаться не только со своими желаниями, но и с волею противника. Если неприятель атакует нас, мы должны будем драться упорно, длительно, чтобы не допустить до одержания над нами успеха, который имел бы роковые последствия и для самой армии, и для России.


Вот это обстоятельство должно быть учтено правительством, каковы бы ни были “реальные условия современной обстановки”.


Оборонительные бои сопряжены с большими жертвами людьми, потерею материальной части и расходом огнестрельных припасов. Без укомплектований, без прилива оружия, патронов и снарядов невозможно вести боя, который будет нам навязан неприятелем, помимо нашего желания.


Какие-то мероприятия нужны безотлагательно. Если запасные части развалились нравственно, то придется отобрать из них пока лучшие элементы и отправить в армию для образования при полках особых баталионов. Хотя общее настроение армии еще неопределенно, но близость к противнику, большее число офицеров создают более благоприятную атмосферу для нравственной и боевой подготовки укомплектований, чем в запасных полках внутренних округов.


Затем нужно энергичными мерами вернуть на службу многочисленный контингент людей, самовольно оставивших свои запасные полки и ушедших на родину или обратившихся в городах к “мирным” занятиям. Особенно необходимо отыскать растерянных новобранцев последнего призыва, так как это лучший боевой элемент, который еще можно спасти от развала и подготовить из него прочные укомплектования, передав его частью на фронты. Словом, необходимо обеспечить армию хотя бы несколькими стами тысяч пополнений, иначе мы разрушим наши кадры.


Особо острая нужда в обеспечении армии продовольствием. В дни нравственных потрясений вопрос питания приобретает особое значение. Хорошо накормленный солдат в этом видит заботу о нем свыше и более склонен слушать голос благоразумия, призывающий его к порядку, повиновению, к сохранению нравственной силы своей роты и полка. В настоящее время мы не выходим по части продовольствия из кризиса и живем изо дня в день.


Прошу принять уверение в совершенном уважении и преданности.


Mux. Алексеев.


12/III 1917 г., № 2188. Ставка. (В.-уч. Арх.; дело № 1237; л. 86-88.)
Прошу обратить ваше внимание на дату письма – 12 марта. Большевиков ещё даже близко нет. Даже месяц спустя в знаменитых «апрельских тезисах» Ленин ещё будет с сожалением признавать, что влияния на армию большевики пока не имеют. Но симптомы уже проявляются во всей красе, и далее будут только нарастать.

Во-первых, к весне 1917-го уже явно встал кризис пополнений. Людской запас был почти исчерпан, и источники для усиления действующей армии приходилось черпать в ней же:

…в январе настоящего года начата, вопреки мнению моему, высказанному из Севастополя, обширная организационная реформа: обращение всех пехотных полков в трехбаталионный состав и формирование новых 60 пехотных дивизий за счет ныне существующих. Приостановленный прилив укомплектований и конского состава повел к тому, что большая часть дивизий и старых, и новых – встречает наиболее важный весенний период в некомплекте и с расстроенными обозами.

Недостаток пополнений станет бичом действующей армии в ближайший год, усугубляемый непрерывно нарастающим оттоком солдат с передовой в тыл, дезертирством по пути на фронт. И особенно – скрытым дезертирством, когда солдаты под любым предлогом задерживались в тыловых частях, наводняя и без того перегруженные тылы.

Довоенная кадровая армия понесла серьёзные потери в 1914-м году, её остатки были добиты, приняв на себя всю тяжесть удара Центральных держав в 1915-м, в ту же кампанию был основательно выбит обученный запас. Кампанию 1916-го года встречали уже в основном люди, никогда до войны не проходившие воинской службы, разбавленные немногими уцелевшими кадровыми солдатами и офицерами.

Тем не менее, общая численность армии непрерывно возрастала, перегружая фронт обилием людей, пока людские запасы страны не стали подходить к концу.

Не приходится говорить о том, что все новые формирования пехотных частей без артиллерии ведут к тому, что количество орудий, приходящихся на 1000 бойцов, у нас постепенно понижается, тогда как у нашего противника оно возрастает. Количество пулеметов, особенно в новых дивизиях, едва ли удастся довести до 8 на полк и то без соответствующего обоза, а теперь, по-видимому, мы не будем получать и установленного числа винтовок, вследствие чего часть людей, особенно на Румынском фронте, останется невооруженной, не говоря о том, что в запасе на случай неизбежных утрат в боях у нас совершенно не будет винтовок, и мы возвратимся, быть может, к безвыходному тяжелому положению 1915 года.

Эффективность действий армии, таким образом, непрерывно снижалась.

У нашего врага, Германии, к лету 1918-го года складывалась схожая ситуация с пополнениями, однако кардинально иного рода.

Если у немцев оружия было столько, что уже стало не хватать людей для его обслуживания, и в ходе своих наступлений им приходилось расформировывать часть дивизий для пополнения действующих, то у нас наоборот: множились дивизии за счёт переформирования существующих, а оружие для них всё больше «размывалось».

Будет полезно в данном случае вспомнить 1945-й год, когда советские дивизии численностью 4-5 тысяч человек вместо штатных 10-11 тысяч были настолько хорошо оснащены и усилены техникой, что успешно громили немецкую оборону.

В 1917-м же формально число соединений увеличивалось, а оружия в них становилось меньше, чем до реорганизации. И это несмотря на пик выпуска военной продукции, который пришёлся на 1916-й год.

Тем не менее, несмотря на все очевидные трудности, русская армия была связана по рукам и ногам зависимостью от Антанты, и в первую очередь их военных поставок:

Мы находимся в столь большой зависимости от союзников, в материальном и денежном отношении, что отказ союзников от помощи поставит нас в еще более тяжелое положение, чем мы находимся ныне.

В силу этого, наша армия была обречена вместо того чтобы сконцентрироваться на решении своих внутренних проблем, выполнять обязательства, данные Антанте. Но даже к моменту Июньского наступления (поставившего крест на русской армии как организованной силе), положение кардинально ухудшилось, о чём будет подробнее сказано в последующих частях статьи.

Какие-то мероприятия нужны безотлагательно. Если запасные части развалились нравственно, то придется отобрать из них пока лучшие элементы и отправить в армию для образования при полках особых баталионов. Хотя общее настроение армии еще неопределенно, но близость к противнику, большее число офицеров создают более благоприятную атмосферу для нравственной и боевой подготовки укомплектований, чем в запасных полках внутренних округов.

С момента так называемой революции прошло всего три недели – а генерал уже говорит о разложении запасных полков как о свершившемся факте. Возникает вопрос: а кто же их разложил? Большевики? Они ещё никто и звать их никак.

Начнём с того, что одним из главных очагов разложения являлся Петроградский гарнизон. Почти триста тысяч человек, которым за активную поддержку революции Временным правительством была дана гарантия от отправки на фронт. Зная об этом, в него стекались и многочисленные дезертиры, далеко не лучший контингент.

Сидящая без дела в тылу воинская часть – гораздо более страшный катализатор революции, чем же часть, сидящая в окопах.

Нетрудно вспомнить, что случилось на Балтийском флоте, грозных дредноутах, за всю войну так и не вышедших в море. Остервенелые матросы проводили массовое линчевание офицеров, грабежи, творившие  всевозможные бесчинства.

В отличие от отряда кораблей, постоянно проводившего боевые операции, матросы на которого сохранили относительный порядок.


Наличие неуправляемого вооружённого гарнизона было угрозой как правительству, которое было вынуждено давать ему всевозможные поблажки и удовлетворять требования, так и для Действующей армии, в которой задавались справедливым вопросом: почему люди гибнут на фронте, живут в залитых талой водой окопах, обвалившихся землянках, а Петроградский гарнизон сидит в тылу? Весьма скоро в заявлениях всевозможных комитетов начнут появляться прямые требования направить части гарнизона на фронт. Он одним своим существованием разлагал Действующую армию, находившуюся на фронте, вдалеке от Петрограда, не говоря уже о том, что сам по себе притягивал всевозможных агитаторов, и непрерывно революционизировался.

Затем нужно энергичными мерами вернуть на службу многочисленный контингент людей, самовольно оставивших свои запасные полки и ушедших на родину или обратившихся в городах к “мирным” занятиям. Особенно необходимо отыскать растерянных новобранцев последнего призыва, так как это лучший боевой элемент, который еще можно спасти от развала и подготовить из него прочные укомплектования, передав его частью на фронты. Словом, необходимо обеспечить армию хотя бы несколькими стами тысяч пополнений, иначе мы разрушим наши кадры.

Прошу снова заметить, не прошло и месяца с момента Февральского переворота, а из уст генерала уже прямо говорится: «боевой элемент, который ещё можно спасти от развала». Очевидно, развал начался задолго до Февраля, а переворот руками царских министров и депутатов Думы послужил лишь средством сшибить пробку, выпустив джинна народного гнева из бутылки.

Попытки же подчинить джинна себе, вылившиеся в печально известный Приказ №1 о демократии в армии, приведёт уже через месяц, в апреле, к почти полной неподконтрольности армии вообще кому бы то ни было.

В яростной борьбе за власть, чувствуя угрозу со стороны генералитета и Фронта, Временное правительство попыталось выбить из рук Армии рычаги управления солдатской массой путём соблюдения дисциплины и субординации, введя выборные комитеты и делая ставку на собственную агитацию, а в результате дало власть в руки самих солдат, которые распорядились ей совсем неожиданным для организаторов этого процесса образом, но об этом в следующей части.

Особо острая нужда в обеспечении армии продовольствием. В дни нравственных потрясений вопрос питания приобретает особое значение. Хорошо накормленный солдат в этом видит заботу о нем свыше и более склонен слушать голос благоразумия, призывающий его к порядку, повиновению, к сохранению нравственной силы своей роты и полка. В настоящее время мы не выходим по части продовольствия из кризиса и живем изо дня в день.

К генералу Алексееву, как водится, никто не прислушался, и положение со снабжением за каких-то полгода от плачевного скатилось до катастрофического.

Взгляд Алексеева, несмотря на все осторожные попытки высказать опасения, являлся всё-таки в меру оптимистичным.